За вечерним молоком с маковым рулетом обсуждаем книжку по истории культуры Петербурга.
Точнее, Марина проверяет, правда ли я предыдущий час читал или просто вырубился на диване. Поэтому я рассказываю, что я там вычитал:
— Вот мы знаем писателей, да? Достоевский, Гоголь, Некрасов, Белинский. Но мы их знаем по отдельности, а они же все друг с другом были знакомы или даже дружны!

— Гоголь с Достоевским?

— Ну да! Ну... не обязательно лично дружили. Издавались там в одних журналах,участвовали в объединениях, просто были в курсе слухов друг о друге. И вообще, там такие страсти кипели, закачаешься.

— Какие?

— Вот, например, Николай, государь наш император, Достоевского сотоварищи чуть не расстрелял. Вывели их на плац Семёновского полка — это там, где сейчас ТЮЗ — поставили рядком на эшафот, мешки на голову надели, ружья зарядили и... и отменили казнь. Царь их так припугнул.

Ну то есть как припугнул — из пятерых один прям на месте сошел с ума, а Достоевский уехал на каторгу и 10 лет не писал.

— А где их взяли, чтобы привести на плац-то?

— Так это ж Петербург. Все знают, что лучшие вечеринки — у Петрашевского. Они там тусили, обсуждали разное — влияние, понимаешь, творчества на политическую и социальную жизнь столицы, крепостное право, цензуру.

— Чатились типа.

— Ну! А Роскомнадзор имени Третьего отделения императорской канцелярии, взял их и это... заблокировал на территории Российской империи.

Мы тут посмотрели американский фильм шведских ужасов «Солнцестояние». И он страшный, причём в несколько слоёв.

На первом, самом таком «голливудском» уровне, он про девочку, у которой сестра убила их родителей и самоубилась сама. Девочка горюет, через полгода едет с друзьями в какую-то захолустную общину, там все в льняных одеждах, радостные, пляшут в цветах, принимают галлюциногены, потом весёлое айнанэ переходит в убийство. Пара человек ритуально прыгают со скалы на камни, один недоубивается и его по очереди добивают большой киянкой.

А гостей начинают путать, с удвоенной силой кормить наркотиками и попеременно казнить. Атмосфера тревожная и удушающая, с привкусом людоедства (заценили каламбур?) и лёгкой инцестинкой. Главная героиня плачет, ужасается и подвывает в особо острых моментах. В конце она даже становится ритуальной королевой всего этого действа.

Но если отвлечься от героини и смотреть фильм как бы про её парня — будет сильно страшнее. Это второй слой.
Вот живёт он себе, а девушка у него унылая. Прям такая тягомотная — кошмар. Он хочет с ней порвать, но страшно. И он такой всё, знаете, «ну-ка, собрался-собрался... разобра-ался».

И вот уже решился почти, а у неё — раз! — и семья погибает. И капец, не до расставаний, теперь не только страшно, но и совестно. Минимум полгода проходит, у парня видно, что всё уже давно упало, а девушка продолжает приунывать конкретно. Куда её с собой ни возьмёт — приходится закладывать в план, что она будет беззвучно кричать в туалете.

Даже в общину с друганами поехать собрался — и тут она. Короче, заканчивается тем, что из-за неё его парализовали, зашили в тушу медведя и заживо сожгли. Тру, что называется, стори.
Но я еще разглядел один слой.

Правда, кажется, что он чисто для шведов. Друзья эти, которых потом убивать будут — они по сюжету студенты-антропологи, которые поехали изучать быт общины. В моём понимании это вообще-то этнография, а не антропология, но что я понимаю в шведском саспенсе.

И в середине фильма такая сцена: сидит один студент, тычет в ноутбук, изучает быт, а к нему приходит второй и говорит, мол, я решился на тему для диссертации. И смотрит драматически. И молчит. А первый сначала тоже молчит, а потом что-то понимает и начинает на него кричать: «Нет, нет! Ты грязный ублюдок! Я же первый её выбрал!»

Мне так и представилось, как шведские парень с девушкой пришли в кино, и там этот момент. А девушка сразу белеет лицом и к парню жмётся, потому что, кажется, сейчас один герой у другого будет — фу, ужас же — отбирать тему диссертации. Визжит, закрывает лицо ладошками: «А там уже это закончилось, уже можно смотреть?»

В общем, если вы швед, лишний раз подумайте.

Зашёл в книжный, а там на кассе девушка. Миниатюрная такая, волосы немножко покрашены в синий и собраны в хвостик. С чёрным пирсингом — в бровях, ушах, переносице. Остальной пирсинг не видно под маской. На руках ногти длинные, остроконечные, чёрный лак. Глаза так аккуратно подведены.

Подхожу расплачиваться:
— Добрый день.
— Здравствуйте, — говорит мне девушка в ответ мужским голосом. Не низким, а мужским. И мимоходом выбившуюся прядь волос так — раз — по-женски за ушко убирает.

И на бейджике у неё написано «Алексей». И говорит о себе в мужском роде — «я вам чек в пакетик положил». Ну, Алексей, думаю, и Алексей. Что ж. Я вон тоже Глеб. Есть же на свете другие мужчины с именем Глеб — и ничего, справляюсь как-то.

Но я потом всё равно Марине рассказал, потому что удивительно, насколько не было в Алексее никаких внешних признаков. И Марина спрашивает:
— А кадык у неее...го был?
— Слушай, я как-то не посмотрел. А что кадык?
— Ну у мужчин же поэтому голос низкий. Кадык влияет на голос.

Тут я хотел возмутиться, с чего она взяла вообще про кадык! Но вспомнил недавнюю историю и решил пока не кричать. Как говорится, обжегшись на шоколаде, будешь дуть и на кадык.

Я-то всегда считал, что голос — это связки, а кадык — это не знаю, что. Такая штука для фильмов про Рембо, чтобы он его вырывал у врагов.

Оказалось, что голос у мужчин ниже и грубее из-за более длинной гортани и толстых связок. А кадык — это выступ гортани и он, в общем-то, косвенно влияет на тембр голоса. И заодно помогает его регулировать в широких пределах.

Оттого голос у подростков и ломается, что увеличивается гортань, развивается кадык и удлиняются связки. Марина хоть и права, но все равно закатывает глаза:

— О хосподи, как всё сложно в этом пубертате. У мальчика отрастает, кхм, гортань и всякий кадык. У девочек спереди грудь, сзади попа. А был нормальный, ровный ребёнок! Чего началось-то...

Если вы сейчас представили мышцастого Тора в красно-блестящем — отставьте обратно.

Каждому своё. Одного щуплого подростка в известном фильме кусает паук и он получает веселую паутинку, полёты над городом и Кирстен Данст в её лучшие годы.

А другого подростка кусают древние скандинавские родственники и он получает ожоги по всему телу, психическое расстройство и плохо контролируемую способность управлять молниями и прочим прогнозом погоды. Ну, и пухленькую заплаканную девицу во временное пользование.

На протяжении фильма персонажи пытаются выяснить, что это за фигня и в какое место прикрутить герою громоотвод. И вообще, откуда она взялась, эта способность! Может, он просто в детстве слишком долго тёр пластмассовые ледянки о синтетическое покрывало, хотя родители и предупреждали. Накопил гигавольт статического электричества, засранец, а теперь прибедняется и рассказывает нам мифы древней Греции, тьфу, Скандинавии.

Сложно с ним, короче. Путь героя усеян поломанной бытовой техникой, тлеющей мебелью и свежим запахом озона. Ходит и портит синоптикам статистику. Один раз только поработал дефибриллятором, но в остальном — сплошной ущерб.

Если вам интересно, будет ли в конце что-то, связанное с молотом Тора, перчаткой Тора, поясом Тора, американскими спецслужбами или стрельбой из снайперской винтовки во имя человечества, то я вам, конечно, не могу ничего сказать, иначе будут спойлеры.

Жалко одно — грузовик со спецэффектами разбился по дороге на съёмочную площадку и пришлось наскоро делать всё самим из ваты и пьезозажигалок.

В одной из последних серий «Викингов» показали геополитику. В смысле, целиком. Пяти минут хватило, чтобы всё объяснить.

Викинги искали мифическую «Золотую землю», а нашли какую-то фигню. Высадились, там плоская равнина, нихрена нет. По приколу назвали Гренландией. Но все равно — какая-никакая, а земля. Жрать на ней нечего, но и врагов нет, поэтому теперь она Наша.

Слава Богам!

Порешили: давайте каждая семья очертит свои владения и будет там хозяйничать. Взяли и расчертили небольшие кусочки земли. И сидят каждый в своей лачуге, последний хрен без соли доедают.

Но как-то ночью во время шторма на берег выбросило кита. Буквально утром все жители СНТ просыпаются, а в ста метрах от них лежит склад еды и лавка хозтоваров. Мясо, жир, кость, китовый ус.

Слава Богам!

И тут один викинг: всем стоять, кит лежит на моей земле. Остальные спрашивают, нахрена тебе весь кит, вас в семье четыре человека, он же испортится и кабзда. И вам кабзда, и нам.

Но тот упирается: нет! Моя земля! Мой кит! Он вообще всегда был мой, просто сейчас вернулся в родную гавань. Отвалите все, короче.

Кит наш. И Слава Богам!

Спустя пять секунд семейства яростно режут друг друга. Звенят мечи, топоры с хрустом врезаются в ребра. Крики «Стойте, мы же братья!» и «Это мой кит, сука!» сливаются в единый рёв.

Вот и вся геополитика.

Если вам интересно, чем все закончилось, то в конце драки самые сообразительные бросают кита, прыгают на корабль и плывут вдаль, умирая от голода и жажды. На последнем издыхании находят Золотую землю, где им навстречу из леса выходит удивленный олень. В следующем кадре они едят жареного оленя и весело смеются, мол, надо же, какой дурак.

А главный блюститель прав собственности остаётся сидеть на берегу Гренландии верхом на ките, безумно рыча и вращая глазами. Он понимает, что как-то всё пошло через жопу, но продолжает делать вид, что кит — это важно. Чуть ниже и левее к туше кита пришпилен мечом его собственный сын.

В таком финале тоже можно углядеть фрагменты геополитики, но мы, слава богам, этого делать не будем.